Порой кажется, что террористическое колесо в Ингушетии остановить невозможно, и писать об этом уже устаешь. Все время одно и то же: что с плохим следователем, что с хорошим. Особых надежд на кардинальный прогресс не дает сама хроника происходящего в республике.

10 июня террористы расстреляли в Назрани зампреда Верховного суда Ингушетии Азу Газгерееву.
13 июня убит Башир Аушев — бывший вице-премьер республики и экс-глава МВД при президенте Руслане Аушеве.
14 июня найдено тело известного 85-летнего религиозного деятеля Абдурахмана Картоева.
22 июня был совершен теракт против Евкурова.
7 июля в центре Назрани смертельно ранен начальник экспертно-криминалистического центра (ЭКЦ) МВД по Республике Ингушетии Магомед Гадаборшев.
10 июля убит начальник вневедомственной охраны города Карабулака.
11 июля обстрелян дом следователя по особо важным делам СКП.
13 июля в центре Назрани обстрелян дом следователя республиканского МВД.
14 июля обстрелян дом уже начальника Назрановского РОВД.
19 июля обстрелян дом командира отряда спецназа МВД.
9 августа обстрелян дом начальника УВД МВД по Назрани.
12 августа прямо в своем служебном кабинете в Магасе застрелен министр строительства республики Руслан Амерханов.
17 августа начиненный взрывчаткой автомобиль взорвал в Назрани здание ГУВД и РОВД. Причем при этом, по выражению члена правления общества "Мемориал" Александра Черкасова, один жилой дом буквально "вынесло насквозь". Погибло 25 человек, 9 милиционеров пропало без вести, еще 136 человек получило ранения.

Всего, по данным МВД Ингушетии, с начала года в республике погибли 68 и ранены 212 военнослужащих и сотрудников правоохранительных структур, убиты 30 и ранены 85 гражданских лиц. За тот же период, согласно официальной версии, "нейтрализовано" 85 участников незаконных вооруженных формирований. Разумеется, это не исчерпывающие данные:

продолжаются похищения и исчезновения людей, часть из которых затем обнаруживают убитыми — со следами пыток и истязаний; некоторых из них посмертно записывают боевиками, убитыми при задержании или в бою — часто без малейших доказательств.

Террор ингушского подполья, в свою очередь, задевает и людей мирных, ни в малейшей степени не причастных к силовикам.

Это и дало основание ряду правозащитников утверждать, что федеральный центр утратил контроль над силовиками на Кавказе. Во всяком случае, о межведомственной координации различных силовых органов говорить не приходится, несмотря на множество всякого рода объединенных штабов. ФСБ представлена как управлением по республике, так и подразделениями, подчиненными центральному аппарату, пограничными структурами. Та же разноголосица и с МВД: помимо местных милицейских структур в Ингушетии работают всякого рода прикомандированные сводные отряды, части внутренних войск МВД, подразделения спецназа... Это не считая армейцев, МЧС, прокурорско-следственной братии и бесконтрольно резвящихся там силовиков соседних "братских" республик: Чечни и Северной Осетии. Одна лишь эта мешанина уже создает почву для произвола. Добавим сюда и другое главное действующее лицо — вполне реальное и эффективное террористическое подполье.

Официальные органы убеждают, что это подполье действует якобы исключительно по указке неких зарубежных антироссийских центров, подпитываясь западными деньгами. Возможно, не без этого, но веских доказательств на сей счет не представлено. А даже если и так, это

совершенно не объясняет причины живучести подполья, находящего поддержку среди немалой части населения.

Самые громкие теракты ныне осуществляют смертники. "Это как надо было настроить, что надо было вбить в голову молодому парню, чтобы он сел в машину и взорвал себя?! Такого у нас никогда не было, — сетовал в конце августа Юнус-Бек Евкуров. — Это какую надо было идеологию развернуть?! Я уверен, что здесь не обходится без зомбирования и психотропных веществ".

Однако, похоже,

новая генерация ингушских подпольщиков убивает и умирает действительно за идею —

подобно русским народовольцам и первым эсеровским террористам, стремясь изменить или обрушить существующий миропорядок.

Ингушетию, как и ряд регионов России, с федеральным центром связывают, по сути, узы лишь формально-административные и финансовые. В экономический организм страны ингушская экономика не инкорпорирована, можно считать, что ее и нет вовсе. Что-то там сеют, сажают, жнут, пасут, собирают и даже добывают, но это мало что меняет: жить на это нельзя, производства там нет. Зато процветает торговля и... строительство роскошных (по меркам среднего россиянина) личных коттеджей. Источник благосостояния — федеральные транши. Которые, как водится, распределяются среди своих и попросту разворовываются. На дотациях регион и живет последние десятилетия. Это напоминает последнюю стадию распада Римской империи, когда Рим не собирал там налоги, а, напротив, уже сам платил окрестным варварским вождям "дотации", довольствуясь показной лояльностью.

А еще традиционные общественные отношения, словно застывшие в глубоком прошлом, лишь слегка прикрытые лоском современных костюмов и "мерседесов". И на выходе весьма причудливая конструкция, где процветает тотальная коррупция, а честным трудом — без родовых и клановых связей — можно заработать лишь жалкие гроши. Тут же и пришлые чужаки-временщики, "кяфиры", не понимающие элементарных основ исламских ценностей и местного мироощущения. "Адат (обычай) и шариат (исламское право) в сознании кавказца вообще и ингуша в особенности выше федерального закона, — так пишут в статье "Коллективный портрет ингушского милиционера в интерьере российских будней" Беслан Цечоев и Надежда Кеворкова. — Если это не так, то человек воспринимается как чужак. Адат и шариат противоречат друг другу, но при столкновении с непонятным и зачастую противоречивым федеральным законом объединяются в сознании народа в понятие "обычай".

Разве это не питательная среда для робин гудов и прочих "лесных братьев" местного розлива, проповедующих возврат к "истинному исламу" и традиционным ценностям?

Вот вам и истоки успешности подполья: разъедающая гниль ужасающей коррупции, легкие деньги для одних и жалкие гроши для других, экономическая пустота, безнадежность, недееспособность Центра и местной власти, произвол силовиков — прежде всего, чужаков.

Почти все это существовало и при Руслане Аушеве, однако же подполья с его кровавым террором тогда не было! Как я уже не раз писал, все началось, когда федеральный центр вынудил уйти Руслана Аушева, заменив его послушно-исполнительным чекистом Муратом Зязиковым. И джинна насилия выпустили на свободу. Власть, по сути, перешла в руки силовиков, причем даже не столько местных, сколько "понаехавших" временщиков. Которые полагали, что все можно решить грубо и в момент.

Еще при Руслане Аушеве, утверждают процитированные выше Беслан Цечоев и Надежда Кеворкова, "составлялись списки лиц, которые представляют угрозу обществу. В конце 90-х годов была спущена федеральным центром такая разнарядка: установить списки "опасных элементов". Сначала эти списки составляли в органах ФСБ. А с 1999 года к ним подключили и милицию... В список попадали все те, кто строго соблюдал каноны ислама. Совершение коллективной молитвы в мечети и ношение бороды отныне вновь, как и 90 лет назад, стало признаком "опасности". И вот новый президент Зязиков начал работать по спискам старого президента Аушева. Начались похищения людей неизвестными силовыми структурами, иногда и расстрелы посреди белого дня". На террор "эскадронов смерти" подполье ответило своим, количество потенциальных мстителей росло, питательная база подполья разрасталась.

Осенью прошлого года ситуация вроде бы изменилась: Зязикова заменили Евкуровым. И последний взял курс не на эскалацию репрессий, а на вывод ингушского общества из тупика конфронтации, начав вести переговоры с подпольем. Но силовики-то остались прежние... Покушение на Евкурова ситуацию изменило к худшему. Однако после возвращения, можно сказать, с того света ингушский президент не ожесточился, пытаясь продолжить свою линию. И, что немаловажно,

его действия не вызывают отторжения общества и активного протеста оппозиции, как это было при Зязикове. Значит, некий диалог власти и общества все же налицо.

"Если дать Евкурову время, — сказал мне Александр Черкасов, — он сможет предложить альтернативу. Это все же не паркетный, а строевой офицер, привыкший отвечать за людей. Хотя запихнуть обратно в тюбик уже выдавленную пасту и очень тяжело".

Владимир Воронов

Вы можете оставить свои комментарии здесь

Ошибка в тексте? Выделите ее мышкой и нажмите Ctrl + Enter