Даже не ожидал, что события в далеком Египте так грубо и зримо высветят существующие в российской "прогрессивной общественности" фундаментальные расхождения и столь откровенно вернут нашу вольнолюбивую публицистику на 150 лет назад — к спору либерального аристократа Кирсанова и радикала-разночинца Базарова.
Из школьной программы по литературе обычно лучше всего запоминается знаменитое базаровское "сначала надо место расчистить", сказанное в ответ на утверждение, что нужно не разрушать, а строить. В перестройку и после прелюбопытно было наблюдать, как прогрессивная публицистика и общественная наука меняли вехи. Сначала революции признали варварской и недопустимо болезненной формой прогресса, противопоставив им мирные реформы сверху. Вскоре обнаружили, что революции вообще не дают никакого прогресса, а часто даже отбрасывают общество назад. Наконец, пришли к выводу, что и мирные реформы сверху часто нарушают естественное, органическое развитие общества. И революциям, и реформам противопоставили некие "инновации" — постепенное совершенствование того, что есть. Западническая интеллигенция открыла для себя новых героев — Эдмунда Берка и Жозефа де Местра. То, что де Местр ничем не отличается от исконно-посконного Победоносцева, доморощенным либералам-западникам в голову не приходило. Ведь он не пьет одеколон и говорит по-французски. Выдавать за последнее слово зарубежной общественной мысли вещи достаточно древние для нас вообще весьма характерно. В перестройку либеральная интеллигенция выходила на бой с тоталитарным драконом под знаменами, на которых было начертано "демократия" в изначальном смысле этого слова, то есть народовластие. Но убедившись, что дракон не подает признаков жизни, с какой жадностью она набросилась на теорию начала XX века, которая, между прочим, легла краеугольным камнем в интеллектуальный фундамент фашизма, — на так называемую теорию элит! И вот тут мы подходим к другому, менее запоминающемуся из школьной программы, но отнюдь не менее важному сюжету, затронутому Кирсановым и Базаровым. Кирсанов рассказывает Базарову о том, что "аристократия дала свободу Англии и поддерживает ее". Она уважает себя и свои права, а потому уважает и права других, учит их самоуважению тоже. В романе Базаров не удостаивает своего оппонента развернутого ответа, а лишь бросает пренебрежительно: "Слыхали мы эту песню много раз". Говорят, Тургенев ограничил дискуссию своих героев из-за царской цензуры. Возможно, это так и есть. Я же возьму на себя труд ответить за Базарова. Действительно, значительная часть отечественных приверженцев "западных ценностей" полюбила как родную теорию, согласно которой вся западная общественная модель с такими ее главными атрибутами, как свобода, приоритет личности и права, конституционализм и парламентаризм, порождена исключительно трудами англосаксонских элит (сначала аристократической, потом буржуазной), много веков культивировавших эту систему как английский газон. Цивилизации вообще создаются элитами, а любой прогресс — результат их усилий. Эта теория настолько пришлась по сердцу нашим либеральным интеллигентам, что в 90-е годы они уже была готова узреть в ставшей олигархами братве благородных английских лордов, которые через несколько поколений приведут Россию к торжеству свободы и права. В какой-то степени это даже верно, если вспомнить, откуда вообще взялись благородные лорды. И начать вспоминать с тех лохматых времен, когда самая агрессивная часть племени стала объединяться в банды рэкетиров для грабежа племен соседних и крышевания собственных соплеменников. Крышевания, разумеется, небесплатного и отнюдь не добровольного со стороны крышуемых. "Говорите, что эта земля принадлежит маркизу Карабасу, а не то вас разорвут на куски!" Во Франции маркизам Карабасам такое происхождение их священной и неприкосновенной частной собственности через много веков припомнили конкретно. По мнению умеренно-либеральных историков, Французская революция "слетела с катушек", потому что Франция сразу получила столько свободы, сколько ей было не унести. Действительно, за два года относительно мирного развития революции Франция совершила скачок от классического абсолютизма к конституции, на порядок более демократичной, чем та, которая на тот момент действовала в Англии и к которой Англия шла несколько столетий, подстригая свой газончик. В Англии тогда к выборам допускалось менее 20% взрослых мужчин, во Франции по конституции 1791 года — около 50%. Кроме того, во французском парламенте вообще не предусматривалась аристократическая наследственная или пожизненная палата вроде палаты лордов. А дальше начинаются обычные рассуждения о неготовности французского народа к демократии. Однако та относительная стабильность, которая установилась во Франции в 1790—1791 годах, была опрокинута провоцирующим поведением элит — как старой, так и новой. Так кто же оказался не готов к демократии? Российские либералы-западники предпочитают не замечать, что современная западная демократия — результат не только многовекового подстригания английского газона элитами, но и периодического подстригания самих элит. Им приятнее верить, что французы свою Декларацию прав человека и гражданина нашли в капусте, а американцам их Декларацию независимости принес аист. А еще отечественные почитатели "западных ценностей" очень не любят конкретизировать, каким именно из "западных ценностей" они привержены. Так вот, как говорил сто лет назад один умный человек, чья мумия до сих пор не дает покоя нашим несколько менее умным согражданам (совсем как египетским мародерам), в любой национальной культуре всегда присутствуют две: реакционная культура господствующих классов и прогрессивная, демократическая культура низов. И герцог Альба, и Тиль Уленшпигель, и Меттерних, и Риварес-Овод выражают "западные ценности". Только разные. Более того, несовместимые. Так вы за кого, господа, за Альбу или за Тиля? За Меттерниха или за Овода? Российский умеренно-либеральный интеллигент упорно старается уклониться от ответа на этот вопрос. Он все надеется, что в нужный момент появятся элегантный принц Вильгельм Оранский с либеральным премьером Камилло Кавуром и все разрулят. А если не появятся, если замешкаются — и тогда все-таки придется выбирать? Какой выбор сделают те, кого приводит в ужас утверждение, что в любом социально-политическом конфликте народа и господствующей элиты народ всегда прав, а элита нет? Кто готов признать за народом правоту лишь в том случае, если народ отказывается от социальных гарантий в пользу рыночной борьбы за выживание и не якшается с религиозными фундаменталистами? Кстати, еще об Альбе и Тиле. Утонченным католическим аристократам, давно научившимся сочетать ортодоксальную набожность со всеми доступными элите радостями жизни, протестантская реформация наверняка казалась нашествием варварского быдла, диких фанатиков-фундаменталистов. И кто бы мог предвидеть, что из мрачной тоталитарной диктатуры "женевского папы" вырастет вся американская демократия? Ну и пара слов напоследок. В связи с ельцинским юбилеем с новой силой разгорелись споры по первому любимому вопросу российской интеллигенции — "кто виноват?" Кто виноват в том, что либерально-демократические ценности оказались в России конца 90-х глубоко и надолго дискредитированы? Не претендуя на исчерпывающий ответ на этот вопрос, укажу лишь одну из причин, на мой взгляд, не последнюю. Это самоидентификация российской либерально-западнической интеллигенции. Именно самоидентификация, а не принадлежность. Ведь в ее оправдание можно сказать, что дальше людской новорусская олигархическая братва либеральных интеллигентов никогда не пускала. Опубликовано на сайте Грани.Ru
