Большую часть своей истории русский национализм выступал против демократии. Права человека, как правило, воспринимались в этой среде как некая чуждая русской культуре "западная" ценность. Националисты в большинстве традиционно симпатизировали тоталитарным и авторитарным моделям политического устройства от монархизма до сталинизма и гитлеризма. Однако с начала 2000-х годов начались заметные попытки "скрестить" национализм с либерально-демократическими идеями. Протесты 2011-2012 годов усилили этот процесс — часть националистического движения влилась в общедемократический протест и в некоторой степени переняла его риторику. Много ли на самом деле в идеях нацдемов демократического или это новая обертка для старого этнического национализма? Есть ли будущее у национал-демократии в России? Переживет ли националистическое движение аннексию Крыма? Эти и многие другие вопросы в Сахаровском центре 2 июня обсудили политолог и этнограф Эмиль Паин, французский историк, социолог, политолог Марлен Ларуэль и публицист, директор информационно-аналитического центра "Сова" Александр Верховский.
Один из ключевых вопросов для этой темы — кого считать национал-демократом. Верховский полагает, что эксперты не должны адресоваться к самоназванию тех или иных организаций — оно может быть обманчивым. Он предлагает обсуждать только те силы, которые в своих программах и выступлениях действительно пытаются сочетать ценности демократии и националистический дискурс. В отличие от него Паин руководствуется самоназванием движений и предлагает посмотреть, как справились с накрывшим их кризисом организации, которые сами себя считают национал-демократическими.
"Ни Навального, ни Милова, то есть людей, которые пришли в это движение с либеральным текстом, я не считаю национал-демократами, потому что эта часть людей была абсолютно лишена представления, что такое национализм. Это люди, которые хотели прикурить от ксенофобии и получить какой-то политический запас. Один из них, когда понял, что ничего не получится, быстро соскочил. Другой вовлекся настолько, что правда стал ксенофобом", — полагает Паин.
Однако национал-демократы, кого бы ими ни называли, как и все другие политические силы России, столкнулись с целой серией вызовов, связанных с изменением ситуации в стране и в мире. Но именно перед националистами Майдан, аннексия Крыма, война в Донбассе и стремительно ухудшающиеся отношения с западными странами поставили не просто сложные, а порой и вовсе неразрешимые вопросы. Паин считает, что выработать позицию по Майдану было проще всего — значительная часть националистов демократического толка восприняла его позитивно, увидев в нем близкие черты. Одни, как Национал-демократический альянс, были достаточно последовательны в своих оценках, другие принимали Майдан с некоторыми меняющимися оговорками. Однако Крым кардинально изменил ситуацию: национал-демократическое движение в общей массе растворилось среди "патриотических", имперских сил, поддержав оккупацию.
"Его стало не видно, и это было предрешено. Предрешено тем, что русское националистическое движение оставалось этническим. В этом течении имперское сознание преобладает. Так было изначально. Мой научный руководитель еще в 70-х годах изучал русских в России и за ее пределами в Советском Союзе и показал, что свыше 75% этой категории характеризуется общесоветским и в некотором смысле имперским сознанием. "Мой адрес не дом и не улица, мой адрес — Советский Союз", — замечает Паин.
По мнению эксперта, оставаться на позициях "этничности" и быть демократом и антиимперцем невозможно — придется что-то выбирать. Этого не сделал практически никто из лидеров национал-демократов. "Червоточинка" этничности есть даже в тех из них, кто последовательно выступал против идей империи, как Константин Крылов.
"Основное ядро этого движения на данный момент — люди, которые теоретически выстроили идею имперскости, но в принципе не могли ее реализовать, поскольку базовая этническая основа им радикально мешала это сделать", — считает исследователь.
Однако Паин уверен, что провал национал-демократического проекта — не уникальное явление. Ученый убежден, что цивилизованных левых и либералов на политической арене России также пока нет, а политические "клики по-прежнему организуются властью". "Когда в стране, наконец, появятся легальные оппозиционные партии, то появятся среди них и национал-демократы, потому что за ними закреплена очень важная функция политической модернизации", — уверен исследователь. Он отмечает, что при зарождении западных демократий такие партии во многих случаях сыграли именно эту роль.
В отличие от Паина, Ларуэль напоминает, что на западе термин "национал-демократы" понимается достаточно широко и подразумевает и "примкнувших" либеральных политиков, и более радикальных националистов. По ее мнению, в современной России под этим названием объединены очень разные люди, между которыми порой трудно найти точки соприкосновения.
С одной стороны национал-демократы — Владимир Милов и Алексей Навальный, для которых националистическая тематика второстепенна и важна скорее в контексте дискуссии о миграционной политике. С другой стороны — Дмитрий Демушкин и Александр Белов. "Люди, которые намного радикальнее, ближе к скинхедам", — отмечает Ларуэль. По ее мнению, рассуждая о проблеме национал-демократии, нужно помнить, что "либералы", "демократы" и "западники" — не синонимы. Например, человек может быть демократом, но не либералом, а консерватором. При этом такой человек может не разделять "западный подход к украинскому кризису".
Как и Паин, она считает, что крымский вопрос стал серьезным вызовом для национал-демократов. "Те, кто согласился на репатриацию Крыма, потеряли свой антипутинский дискурс, а те, кто отказались ее принять — потеряли поддержку общественного мнения. Особенно те, кто заявил, что дружил с украинскими националистами — "Свободой", "Правым сектором", — констатирует эксперт. Она отмечает, что националисты здесь не одиноки. Ларуэль рассказывает, что исследователи Университета Джорджа Вашингтона провели опрос среди тех, кто участвовал в протестах против внутренней политики режима в 2011-2012 году, и значительная их часть выразила положительное отношение к аннексии Крыма.
По мнению политолога, у кризиса национал-демократического движения в России есть и другие причины: власти продолжают урезать "дозволенное" пространство свободы слова и политической деятельности, а общественное мнение не поддерживает радикальный этнонационализм, хотя ксенофобия и мигрантофобия остаются распространенными явлениями. Но и они сильно уменьшились из-за событий на востоке Украины — общество переключили на другого "врага". Кроме того, режиму теперь сложнее противостоять из-за того, что он "нарастил" легитимность — популярность власти выросла после аннексии Крыма. Однако она еще может снизиться, напоминает эксперт: недовольство людей из-за кризиса будет расти, а поддержка политики Кремля — падать из-за страха войны.
Немаловажно и то, что власти фактически перехватили часть "повестки" националистов: представление о России как об империи, региональном гегемоне, антимигрантская риторика и т.д. При этом националисты ставят ряд сложных вопросов, на которые режим не хочет давать однозначных ответов. Смотря по ситуации, миграционная политика властей может быть либеральной, а может быть жесткой. Точно так же и с другими вопросами, где власть синтезирует разные ответы, фактически жонглируя ими. Один из таких вопросов — идентификация России с Европой.
"У российского общества своеобразная шизофрения: многие люди смотрят на Европу как на модель, хотят качества жизни как в Европе, но в то же время как геополитический враг воспринимается тоже запад", — отмечает эксперт. В текущей риторике власти Россия — это антизападная цивилизация, но в тоже время они и есть подлинная Европа. Официальный дискурс сейчас таков: Европа потеряла свои истинные ценности, а Россия их сохранила. Именно с этим Ларуэль связывает поддержку правых консервативных партий в Европе российскими властями.
В свою очередь, у национал-демократов, по мнению политолога, пока нет собственного ответа на вопрос о "европейском пути" России. Но и искать его сейчас опасно — есть большой риск потерять общественную поддержку, каким бы ответ ни оказался. В свою очередь режим нацдемов переигрывает, "вбирая" в себя все больше мифологизированных дискурсов, которые раньше считались оппозиционными: тему "русского мира", ностальгию по СССР и т.д.
Верховский отмечает, что в 90-е годы появлялись разные попытки синтезировать демократические и националистические идеи, однако с 2000-х годов этнонационалистический дискурс в стиле "Россия для русских" стал "заедать" любую другую тематику в националистическом движении. В том числе демократическую.
Эксперт отмечает, что когда лидеры ДПНИ на "Русских маршах" говорили про демократию, было видно, что для них она нечто глубоко третьестепенное. "Возможно, они считали, а это вообще важный момент в современном мире, что про демократию говорить обязательно, это входит в джентльменский набор. Это, кстати, и в международном масштабе очень заметно. Какие-то совершенно людоедские режимы не забывают назвать себя демократическими и время от времени печься о правах человека. И здесь произошло что-то похожее", — отмечает Верховский.
По мнению эксперта, под национал-демократами нужно понимать, с одной стороны, тех политиков, которые попытались "вырасти за пределы небольшой группы" националистов и поднять новые для этого сообщества вопросы. Любопытной инициативой в этом плане он считает Национал-демократический альянс, отмечая при этом, что приобрести больший политический вес им не удалось. С другой стороны, национал-демократы — это и те выходцы из либерального лагеря, которые взяли на вооружение националистические идеи. Здесь эксперт называет Бориса Федорова и "Демократический выбор". При этом Верховский отмечает, что у того же Навального националистическая риторика постепенно ушла на второй план в силу того, что либеральная аудитория протестных митингов ждала от него другого, а на "Русских маршах" политик популярностью не пользовался. Не стоит приписывать к национал-демократом всех политиков, которые время от времени прибегают к националистической риторике, уверен эксперт. Он напоминает, что в том же 2013 году извлечь политические дивиденды из навязанной властями антимигрантской истерии попытались все кандидаты в мэры, однако здесь речь идет о простом популизме.
Сейчас сильных национал-демократических инициатив в России нет, полагает Верховский. Ближайшее будущее для них выглядит также не слишком оптимистичным, впрочем, как и для представителей других частей политического спектра. Однако открытым остается вопрос — есть ли у нацдемов шансы в более длительной исторической перспективе. Эксперт полагает, что, если они и есть, то лидерами национал-демократического движения, скорее всего, будут какие-то новые люди.
По его мнению, ключевой темой в политике "послезавтрашнего дня" станут взаимоотношения России с западом, но какие при этом возникнут политические деления, предугадать трудно.
Одна из оппозиций, которые могут сохраниться — имперского и этнического национализма. При этом она не является "чистой" — два вида национализма могут сочетаться в одних и тех же силах в разной пропорции. Верховский уверен, что национализм может быть "сложноустроенным", что не всегда учитывают: с одной стороны, ориентироваться на построение демократического общества внутри страны, с другой — на имперскую внешнюю политику. В качестве примера эксперт напоминает дореволюционную партию "кадетов". Правда, непонятно, насколько устойчивой может быть такая политическая структура в России, сможет ли она выжить и просуществовать достаточно долго. По мнению Верховского, неким предтечей такой силы можно считать Михаила Ходорковского.
В свою очередь Паин уверен — в России исторически утвердилось негативное отношение к слову националист при весьма положительном отношении к слову империя. Значит, сила, использующая имперскую риторику, выигрывает дополнительные очки.
Однако не все так просто, напоминает Верховский. Если такая сила возникнет, перед ней станет вопрос — как себя противопоставить действующей власти, учитывая, что она свой империалистический настрой успела доказать действием.
"Что империалистический оппозиционер обычно противопоставляет империалистической власти? Что она плохой империалист, неэффективный. Для этого неэффективный империалист должен как-то ясно для общества продемонстрировать свою неэффективность. Как это может произойти, я гадать не хочу, но это один из вариантов", — рассуждает Верховский.
Альтернативная модель — изоляционистская, построенная на этнонационалистическом фундаменте по модели "мы строим демократическое государство для русских". "Почему ДПНИ и то, что потом из него выросло, не переросло в такую инициативу? Честно говоря, по одной простой причине — потому, что актив ДПНИ состоял в какой-то невероятной пропорции из вчерашних или даже сегодняшних неонацистов. Из них невозможно составить демократическое движение никак. Должен быть совершенно другой актив", — отмечает Верховский. Он отмечает, что тут возникает проблема: откуда же возьмется принципиально другой актив такой партии?
"Должна появиться мотивация, которая сподвигнет людей другого качества присоединиться к другому движению. Откуда она возьмется? Мотивация обычно берется из каких-то кризисных явлений, которые тоже легко себе представить. Со временем, я думаю, вернется и высокий уровень этнической ксенофобии, и кризис на Северном Кавказе никуда не девается, а, наоборот, расширяется", — рассуждает эксперт.
Еще одна теоретически возможная альтернатива — гражданский национализм — "идеализированный французский национализм по модели: мы все граждане Франции и живем для нашей родной Франции". Однако Верховский отмечает, что и во Франции все обстоит не совсем так, а уж как трансплантировать такую модель на российскую почву, и вовсе не ясно.
Но для того, чтобы какой-либо из описанных экспертом вариантов стал возможен, нужно, чтобы национал-демократы "послезавтрашнего дня" в равной степени серьезно относились к обоим частям своего названия, иначе они либо сольются с обычными либералами, либо ударятся в пещерный этнонационализм. Пока возникновению такой силы мешает масса архаичных преставлений националистов, которые не дают им мыслить стратегически, уверен Верховский. Многие из них продолжают искать свой политический идеал в безнадежно устаревшем прошлом вроде межвоенного периода перед Второй мировой. Параллелей между нынешней ситуацией и таким прошлым нет, и, значит, такой опыт едва ли применим, полагает эксперт.
По его мнению, идеалом нацдема должен быть как раз модернизирующий национализм. "Наша власть все, что она делает, делает методом дальнейшей архаизации общества. Это, видимо, не то, чего хотелось бы идеальному национал-демократу, но реально они люди разные, и кого-то это устраивает, а кого-то — нет", — отмечает эксперт. И его слова подтверждает спикер от националистов — юрист центра "РОД" Матвей Цзен. По его мнению, хоть власти и не отдают должное националистам, у которых перехватили повестку, но все-таки многие действия властей националисты должны оценивать положительно — запрет гей-парадов, "воссоединение земель".
Он также отмечает, что сложное положение нацдемов связано не с тем, что им что-то не удалось, как отмечали многие выступающие, а с репрессиями. Верховский возразил на это, что репрессии коснулись всей политической оппозиции, а не только националистов. "На боевое крыло националистов, назовем его так, действительно, было оказано больше давления — их пересажали. Привело ли это к подрыву всего движения? Если да, то это печальный диагноз, потому что получается, что эти люди были существенной его частью, без которой оно распадается. Если под репрессиями имеются в виду исправительные работы, к которым был приговорен Крылов, то это тоже печальный диагноз, если из-за этого все движение могло прийти в такое состояние", — парирует эксперт и напоминает, что стать кандидатом куда-либо Крылов сейчас не может не столько из-за этого приговора, а из-за того, что на выборы его не пустили бы власти, как делают это и с остальными оппозиционерами.
Высказались в ходе дискуссии и другие представители националистического сообщества. С противопоставлением "хорошего" гражданского национализма и плохого этнического спорит член Национально-демократической партии Алексей Абанин. По его мнению, современные запросы политической нации берут начало из истории одного или нескольких близких сформировавших ее народов, а значит не может быть гражданского национализма в чистом виде.
Некоторые эксперты отчасти согласны с ним. Ларуэль полагает, что некую аналогию здесь можно провести с вопросами, которые стоят и перед западными странами, правда она обращается не столько к национальному вопросу, сколько к вопросу "культурного ядра". Перед США, Францией и многими другими странами Европы, по ее мнению, сейчас остро стоит вопрос о том, должны ли мигранты проходить лингвистическую и культурную ассимиляцию, и если да, то как это нужно осуществлять. Она подчеркивает, что вопрос не сводится именно к этносу. Например, США раньше были преимущественно протестантской страной, но сейчас в Америке увеличивается число католиков, и опять же возникает вопрос об идентичности.
Паин согласен с Абаниным, но подчеркивает, что все равно ключевым для той или иной силы неизбежно становится либо гражданский, либо этнический национализм, и это вопрос о том, что именно она намерена защищать. Эксперты подчеркивают, что Россия — многонациональная страна, а значит, установка на приоритет одной нации неизбежно будет воспроизводить конфликты. Другая ситуация возможна, если национал-демократы поставят своей задачей создание новой гражданской нации, у которой, тем не менее, могут быть прописаны и некоторые "национальные особенности", например, русский язык как государственный.
Верховский уверен, что если националисты исходят из представления о некой общности, неких "мы", которых они хотят защищать, то их единственный шанс на успех — нащупать то "мы", к которому люди будут сами причислять себя в будущем. Оно может существенно измениться по сравнению с современностью. Чтобы убедиться в этом, достаточно обратиться к истории царской России, а затем "советского народа". Но до тех пор, пока в "мы" национал-демократов будет входить компонент "крови", это будет "убогая версия национал-демократии", уверен эксперт.
