В тему повестей жертв сексуального и квазисексуального насилия я лезть не хотел, поскольку оного избежал полностью (даже подростком и даже в виде подросткового гомоэротического "пикапа") и поскольку и так большое количество мудрых и добрых людей уже высказались.
Но тут я прочитал Андрея Мовчана на "Снобе" и послушал Дмитрия Быкова в его ночной передаче на "Эхо Москвы", и как Лев Толстой понял, что не могу молчать…
Тем более, что однополая тема в обсуждениях уже мелькала, а красиво обрамляющая ее еврейская - еще нет.
Мовчан, как все российские умеренные прогрессисты, написал много букв, абстрактно обличающих социальное зло.
Кроме банальной констатации того, что российское общество безнадежно пропитано злом и бесправием, он сказал удивительно точную вещь о том, что насилие, т.ч. и сексуальное – это инструмент стратификации, иначе говоря, способ внушить женщинам и подросткам представление об их рабском статусе.
Что, кстати, служит важнейшим доказательством биологической принадлежности людей к высшим приматам.
Быкову (с которым я не согласен во всем, как Бродский с Евтушенко) удалось в своей реакции - он осудил нарушение публикацией исповедей целомудрия и приписал этому процессу некий моральный эксгибиционизм - синтезировать пылкое православное неофитство с семитской боязнью наготы.
Я данное исповедническое движение поддерживаю полностью, именно потому что оно освобождает жертв от рабской доли, лишает изнасилование и эротическое приставание особого внетравматического статуса. Просто еще одна из разновидностей сильнейшего унижения и причинения боли.
Слабого могли жестоко избить, могли толкнуть в грязную лужу или даже в выгребную яму – изнасилование точно такое же издевательство, вид пытки. Как рассказ о подвешивании на дыбе…
Григорий Померанц писал, что Тертуллиан, епископ римской Африки (Тунис), когда при очередных антихристианских гонениях его подопечные девственницы были изнасилованы, принял такое решение: чувствовавшие лишь боль, страх и отвращение – свою невинность в духовном смысле не утратили и просто жертвы увечья (как много лет назад за неплохие деньги врачи давали родителям глупых девчонок справки о травматическом повреждении, что, мол, те поранились, перелезая через забор или попав в колючий кустарник – в медсправочниках особо подчеркивалась рекомендация справку сию бережно хранить для предварительного объяснения с женихом), а покаяние требуется лишь тем, кто почувствовал и некую толику удовольствия.
Кстати, для Быкова – в раннем христианстве исповеди были публичные, точно также, как на ранних (и средних) стадиях демократии публичным было голосование на выборах…
Это как проблема с рассказами жертв Холокоста. До процесса Эйхмана в совершенно спартанском Израиле 50-х годов отношение к ним было высокомерным, было даже презрительное прозвание "мыло" - из вас варили мыло, а вы безропотно шли на смерть, то ли дело мы - стражи Израиля вечно с винтовкой…
Только огромное количество страшных и трагических историй и рассказов о благородстве, самоотречении и достоинстве, сохраненных в аду, радикально переломили восприятие…
Очень большое значение по преодолению подавленного психологического стресса от переживаний в Германии последствий войны стала сравнительно недавняя экранизация книги "Одна из берлинок" под названием "Безымянная. Женщина в Берлине" про изнасилования красноармейцами немок. На английском книга вышла 60 лет назад, но до массового сознания немцев ее решились донести только сейчас.
Об этом нельзя было заикнуться в ГДР, а в ФРГ в 40-60 годы, в атмосфере консервативной "нравственности", о проблеме говорили в принципе, но раскрыть свою личную тайну и облегчить психологическую травму женщинам было почти невозможно.
И почти одновременно в Израиле появились воспоминания о том, как в семьях, укрывающих евреев, насиловали спасаемых девочек (обычно этим грешили старшие сыновья, а жертвы скрывали свою страдания, считая их неизбежной платой за свою жизнь и жизнь всей семьи). Это тоже сломало стену замалчиваний...
Единственное, чего не хватает в потоке исповедей "ЯнеБоюсьСказать" – это покаянных признаний насильников.
Я понимаю, что насильник – "неграмотен", т.е. это тот типаж, который не умеет писать в исповедальном ключе. Не зря в русскоязычном сегменте порнорассказов в жанре насилия и унижений 99% и разно- и однополых историй ведется от лица жертв.
Это значит, что те, кто в России эротически ассоциирует себя с насильником-мучителем, не "умеют писать" и не любят читать. То же самое относится к тем девушкам (раньше их называли пэтэушницами) и парням (со школой армейской дедовщины и колонии), для которых насильственный и добровольный секс – обыденность и постоянно чередуются в жизни…
Между прочим, для них и есть кино и видео, которое как раз и подает события с точки зрения насильника… И тогда мы внезапно видим жуткую реальность расслоения русского социума на мир морлоков и элоев.
Но я полагаю, что среди "элойской" аудитории должен быть процент тех, кто в юные годы практиковал принудительный "пикап", причем, в обе стороны…
Вот их самообличение – очень важно, потому что показывает путь преодоления человеком зла в себе.
! Орфография и стилистика автора сохранены
