В возможность того, что мы увидели 24-го февраля 22-го года не верил, вплоть до известного заседания Совбеза, практически никто - ни официозные пропагандисты, ни имперские эксперты, ни остатки их либеральных оппонентов. Тогда еще активно общался с этой веселой компанией - телевизионные имперцы и беглые "украинцы" приходили отрабатывать свои номера и устало трепались о бытовых проблемах на рекламных паузах, ведущие рулили линию партии, которая, напомню, состояла в том, что "наш бронепоезд на запасном пути", "это только учения" и "мы не позволив втянуть нас снова в гонку вооружений". И происходящее казалось практически всем участникам долгим и рутинным балаганом, который может длиться бесконечно и только оформляет некий, закулисный, тоже бесконечный торг между Москвой и западными столицами.
Лично я, признаюсь, также не верил в риск эскалации практически до самого конца нашего прошлого мира. На пальцах объясняя, почему собранных сил и ресурсов очевидно недостаточно для чего-либо серьезного - и рациональные люди не могут в такой ситуации поставить на карту все. Это потом мы поняли, что слово "рациональность" здесь не употребимо, а "серьезные люди", похоже, смотрели в своих "серьезных кабинетах" те же самые передачи и всерьез слушали имперцев, которых и мы, их оппоненты, и кстати, многие ведущие воспринимали, деликатно выражаясь - несерьезными людьми.
Изо всего обширного телевизионного круга только два человека из тех, с кем приходилось общаться, были уверены в том, что ввод войск в Украину неизбежен, причем говорили об этом за несколько месяцев до февраля. С имперской стороны это был Сергей Марков, с "либерально-атлантической" американский эксперт Майкл Васюра. Помнится, 16-го или 17-го февраля 22-го Майкл, когда мы узким кругом собрались выпить и поговорить в ресторане сказал, что в конце месяца российские танки будут стоять под Киевом - тогда мы над ним здорово посмеялись. Как над проявлением того, что иностранцы ничего не понимают в нашей внутренней кухне.
Справедливости ради его уверенность на меня повлияла и, переспав с этой мыслью, 19-го, кажется, написал большой текст о рисках и серьезности ситуации, как в последствии выяснилось, пророческий. Другой вопрос, что проку от него, кроме восстановления покоробленного позже экспертного самолюбия не было. Уже было поздно. И, похоже, было поздно уже за год до этого.
Конечно, периодически, когда задумывался, для чего собираются огромные денежные резервы в государственной казне, которые не расходуются ни на экономику, ни на пенсии, ни на ковид, возникал вопрос - для чего? И появлялся единственный же ответ на этот вопрос, который приходилось от себя гнать. Настолько он казался диким и невероятным даже для нашей реальности конца 10-х годов.
Роль и влияние пропаганды на произошедшее и на то, что еще произойдет, историкам, политологам и социологам только предстоит объяснить. То, как мысли, о которых в начале невозможно, страшно и неприлично было даже задумываться, потом, постепенно, начинали осторожно проговариваться, тем самым нормализуясь и становясь привычными, обычными и реализуемыми.
Как мы шаг за шагом пододвигались к обрыву. И поводыри были искренне уверены, что играют в некую неопасную игру без рисков, в комедию, театр для простецов, который никогда не сойдет с подмостков и не перейдет в реальную жизнь.
Доигрались.
! Орфография и стилистика автора сохранены
